Монолог пса, заплутавшего в эпохе.

Есть псы и псы. Я избранным был псом.
С отменной родословной и волчьей кровью в жилах.
Я жил на взгорье, чуя носом виды
лугов под солнцем, елей после ливней
и груд земли на прогалинах.
У меня был солидный дом с послушной прислугой.
Меня кормили, мыли, чесали щеткой,
водили на чудесные прогулки.
Но уважительно, без панибратства.
Все понимали, кто я.
Чей я пес.

Любая паршивая дворняга может иметь хозяина.
Но осторожней – никаких сравнений.
Мой был единственный такой на свете.
За ним повсюду следовала стая,
не отстававшая ни на шаг
и взиравшая с опасливым восхищеньем.
Мне же предназначались улыбки
с плохо скрываемой завистью.
Ибо только я имел право
встречать его радостными прыжками,
только я – прощаться, хватая зубами за брюки.
Только мне разрешалось
с головой на его коленях
удостаиваться, чтоб гладил и тормошил уши.
Только я мог притвориться при нем, что сплю,
и тогда он ко мне наклонялся и что-то шептал.
На других он сердился часто и громко.
Рычал на всех, бранился,
бегал от стены к стене.
Думаю, любил он только меня
и больше никогда никого.
Еще мне полагалось: ждать и не сомневаться.
А он ненадолго появлялся и надолго исчезал.
Что его держало в долине, не знаю.
Однако понимаю, что неотложные дела,
столь же, наверно, неотложные,
как для меня перепалки с кошками
и всем, что зачем-то двигается.
Есть разная судьба. Моя вдруг изменилась.
Настала какая-то весна,
а его со мной не было.
Дома поднялась непонятная беготня.
Ящики, чемоданы, сундуки взваливали на машины.
Колеса с визгом съезжали вниз
и умолкали за поворотом.
На террасе горело старье и тряпье,
желтые блузы, повязки с черными знаками
и много, очень много рваных картонок,
из которых повываливались флажки.
Я метался в этой сумятице,
скорее озадаченный, чем злой.
Чувствовал шерстью недобрые взгляды.
Словно был ничьею собакой,
приблудным дармоедом,
которого гонят метлой уже от ступенек.
Кто-то сорвал с меня ошейник с серебряным набором.
Кто-то пнул мою миску, не первый уже день пустую.
А потом кто-то последний, прежде чем отъехать,
высунулся из кабины
и выстрелил в меня два раза.
И даже не сумел попасть куда надо,
потому что я умирал тяжело и долго
в жужжании обнаглевших мух.
Словно был ничьею собакой,
приблудным дармоедом,
которого гонят метлой уже от ступенек.
Кто-то сорвал с меня ошейник с серебряным набором.
Кто-то пнул мою миску, не первый уже день пустую.
А потом кто-то последний, прежде чем отъехать,
высунулся из кабины
и выстрелил в меня два раза.
И даже не сумел попасть куда надо,
потому что я умирал тяжело и долго
в жужжании обнаглевших мух.
Я – пес моего хозяина.
Перевод Асара Эппеля
 Вислава Шимборска